Михаэль Дорфман, октябрь 2006/
В 2006 году в Иерусалиме, в Доме им. Януша Корчака, ставшего символом морального сопротивления фашизму, звучат фашистские стихи
Часть 1: Евреи, вдохновленные джихадом
«Вы видели, как Януш Корчак шел с детьми на транспорт в Освенцим?»
— Да, да… Мы видели, как Корчак шел. Он просто шел с детьми. В этом было что-то великое.
— Вы можете описать этот момент?
— Мы стояли на первом этаже нашей больницы, спрятавшись за оконный переплет, справа от окна. Смотрели, как они идут. Мы не двигались. Если бы мы шевельнулись, немцы начали бы стрельбу.
— Как дети шли?
— Они шли четверками. Так немцы установили.
— Может, шестерками?
— Нет …
— Корчак шел среди детей. Во главе одного ряда. Потом шли четверки, еще четверки. Потом шла Стефа Вильчински, еще девушки, Эстерка Виногорн, Натка… Сначала шли маленькие, потом старшие. Кажется, Эстерка шла сзади. Она следила, чтобы никто из детей не отстал…».
Из свидетельства доктора Адины Билади-Швингер, уцелевшей в Варшавском гетто. (Анка Групиньска, «Вокруг да около: Беседы с бойцами Варшавского гетто». Перевод с польского автора)
* * *
В 2006 году в Иерусалиме, в Доме им. Януша Корчака, ставшего символом морального сопротивления фашизму, звучат фашистские стихи поэта Ури Цви Гринберга. Гринберг – один из лучших ивритских поэтов, и его стихи, жуткие по содержанию, замечательны по стилю, по ритмике. Гринберг во многом определил развитие израильской поэзии, его стихи вошли в золотой фонд еврейской литературы. Однако в Доме Корчака, стихи Гринберга читают на русском языке вовсе не из-за литературных достоинств его поэзии, а «чтоб передать гражданский и религиозный пафос». Так сообщил мне Михаил Польский, активист Дома Корчака, переводчик и пропагандист стихов Гринберга. «Дух (поэзии Гринберга) можно почувствовать лишь в оригинале», – добавил переводчик.
Вообще-то русская переводческая школа: Пастернак, Липкин, Эткинд, Богатырев и многие другие умели передавать и дух поэзии. Польский – не Пастернак и не Эткинд. «Русские переводческие школы бывают разные», написал он мне. Верно. Есть хорошая, и есть плохая. Переводы Польского скорей относятся к последней и никак не передают величественной экспрессионистской манеры Гринберга.
Другие переводы «лучших русскоязычных поэтов Израиля» (как сообщает сайт Дома Корчака) тоже заставляют желать лучшего. Рифма хромает, переводчики нечетко понимают смысл, подтексты стихов. Очевидно, что совсем не понимают реалий эпохи, домысливают, дописывают от себя. «Если перевести дословно, то получается бессмыслица», – наивно признается Михаил Польский в предисловии на сайте, невольно выдавая слабое владение материалом, отсутствие знаний по истории и литературоведению. Консультирует переводчиков рав Зеев Султанович, вероятно, знаток религиозного еврейского закона, о чем говорит его титул, но вряд ли просвещенный в литературоведении.
Для качественного и адекватного перевода Гринберга недостаточно владеть ивритом даже на хорошем уровне. Действительно, «получается бессмыслица», если не знать языковых корней поэзии Гринберга, глубинного семантического слоя идиша, если не понимать образного строя европейского романтизма, немецкого экспрессионизма, идишистской авангардисткой поэзии Гладстейна и Лихта. Гринберг испытал сильное влияние поэтов нацизма, особенно Эрнста Юнгера. На него повлияла и пролетарская советская идишистская поэзия: Маркиша и Бергельсона. Не зная всего этого, не владея современными правилами игры сравнительного литературоведения, невозможно адекватно переводить поэзию Гринберга.
Один из первых исследователей поэзии Гринберга, выдающийся израильский литературовед Барух Курцвайль, призывал отказаться от политического прочтения его поэзии, в течение многих лет страдавшей от непонимания именно из-за тенденциозной и односторонней трактовки. Почитатели поэта из правого лагеря пытались доказать его великую и вневременную актуальность, в то время, как читатели, не разделявшие его взглядов, отвергали и поэзию Гринберга, как плоскую и крикливую, плакатную и фашистскую. «Слишком долго поэзия и публицистика Гринберга были предметом эмоционального отношения, от почитания и любви до отвержения и ненависти, — писал Курцвайль еще в 1960-е годы, — Слишком долгое время политический и идеологический аспект отвлекал внимание от поэтической сложности и смыслового богатства его творчества».
* * *
Да ладно, «поэтом можешь ты не быть, но гражданином быть обязан». Однако, если Польскому со товарищи важна гражданственность, то гражданственность у Гринберга весьма специфическая. Мое замечание, что Гринберг вместе с Абой Ахимеиром был создателем и идеологом наиболее радикальной еврейской фашисткой группы 1920-х годов «Брит Бирьоним» несколько смутило Польского. В ответ на факты он сообщил свои соображения о том, что он считает фашизмом, а что нет. «Мы по-разному понимаем, что такое «фашист» – написал Польский и сослался на опубликованную на каком-то самодеятельном сайте биографию Ахимеира, где тот назван создателем «первой антибританской подпольной организации Брит бирьоним». Подпольщиком Ахимеир никогда не был, и подполья там никакого не было. Были малочисленные шумные выступления доморощенных еврейских штурмовиков, театрализованные марши по Тель-Авиву в характерных униформах, публикации, повторявшие далеко не лучшие образцы фашисткой риторики. Название «Брит бирьоним» ( брит — союз, а бирьоним в нынешнем иврите значит хулиганы, бандиты), взято из Талмуда. Так называлась экстремистская иудейская секта, известная лишь тем, что практиковала террор против своих противников. Еврейским фашистам 30-х годов это название показалось подходящим отечественным аналогом позаимствованным из нордической мифологии немецким «штурмовикам».
«Борец с британским и арабским милитаризмом» (согласно Польскому) Абба Ахимеир был журналистом. В1929-1933 он вел в газете `Доар-А-Йом` («Дневная почта», орган сионистов-ревизионистов под редакцией В.Е. Жаботинского) колонку с характерным названием `Дневник фашиста`. Можно ознакомиться с подшивкой в Тель-Авивской муниципальной библиотеке. Вот типичный заголовок `Когда же придет наш дуче?` Или вот фраза, которую позже процитировал Давид Бен-Гурион на заседании Кнессета `Мы возьмем за образец национальные режимы Европы под руководством Бенито Муссолини, Йозефа Пилсудского, Адольфа Гитлера и Ататюрка!` В последние годы таких вот героев приходится доставать из нафталина в «национальном лагере» израильской политики. Их «национальный и религиозный пафос» должен, вроде бы, вдохновить современных израильтян, послужить ответом на поползновения разных левых, на «размышлизмы», как презрительно выражается Польский о том, с чем он не согласен. Именно «размышлизмы» о необходимости диалога с соседями (Вера Рeйдер «Мы `отвечаем` — нам `отвечают`» http://www.perspektiva.co.il/show_file.asp?num=133),
* * *
Сочинения Абы Ахимеира вышли в свет Тель-Авиве в 1972 г. В них можно найти немало интересного для понимания тогдашнего еврейского фашизма и правого сионизма в целом. Думаю, Михаил Польский, с возмущением написавший «Менталитет у арабов в первую очередь религиозный, исламский. Это значит, что они готовы вести войну с неверными, `не щадя живота своего` – до полной победы ислама» не сильно обрадуется тому, что писал его герой Ахимеир по поводу менталитета. Я листаю том Ахимеира. Перлы там один другого краше. Например, такой: «Будущая еврейская армия будет армией совести, подобно мусульманской армии халифа Омара, завоевавшей весь Ближний Восток и Северную Африку. Подобно им, наша армия не выпустит из рук ни винтовки, ни библии… чем больше мы будем знать, за что сражаемся, тем больше воодушевления и фанатизма в ней подымется» (Статья «Третий этап сионизма» из сборника Абба Ахимеир, Тель-Авив, изд. Аваад 1972 т.3.) Так что в наших палестинах «менталитет Хамаса и Хизбаллы» (тоже выражение М. Польского) не новость. Оттуда черпают полной дланью воспитатели и идеологи религиозно-националистического лагеря.
Увы, поэзия Ури-Цви Гринберга – один из таких источников. Ури-Цви Гринберг начинал свою поэтическую карьеру в Варшаве стихами на идише под явным влиянием немецкого экспрессионизма, возникшего после I Мировой войны. Экспрессионизм вдохновлял и коммунистические, и нацистские, и социал-демократические движения. В отличие от своего выбравшего марксизм друга и коллеги Переца Маркиша, Ури-Цви Гринберг вдохновился национал-социалистическими идеями. Начав писать на иврите, Гринберг пытался переложить фашистскую символику в библейских образах. В стихах Гринберга ясно видно влияние певцов германского нацизма, особенно Эрнста Юнгера – символика меча и пера, эстетика последнего смертного боя с недостойными (сынами Моава), для установления, «кто будет господин меж Нилом и Эфратом». У меня на полке обе поэтические книжки стоят рядом: Ernst Juenger Der Kampf als Inneres Erlebnis, (Berlin 1929) и Ури-Цви Гринберг Сэфер ха-китруг вэ ха-эмуна (Иерусалим, изд-во «Садан», 1937).
Часть 2: Влагалищем, упрямым, как металл
Ури Цви Гринберга – явные перепевы певца нацизма Эрнста Юнгера. Часто один к одному. Взялся было я перевести, но нет у меня поэтического таланта, не получается лучше, чем у Михаила Польского, правого активиста из Дома Корчака. Разве что ближе к подстрочнику. Несомненные литературные достоинства поэзии, замечательный ивритский стих Михаилу Польскому тоже не очень удалось передать. Да и не вдохновляют меня свойственные Гринбергу мистицизм, романтизация насилия, трагического героизма жертвенности, культ смерти. Юнгер, между прочим, тоже замечательный стилист.
Симпатии к фашизму особенно ясно видны в редакционных статьях идишистких газет «Дер Момент» и « Ди Вельт», которые Ури Цви Гринберг редактировал в Варшаве в 1930-х. В переписке 1930-х годов Гринберг толкует о родстве тевтонской идеи Götterdämmerung (сумерки богов) с джихадом в исламе.
Не зная ничего этого, невозможно квалифицированно переводить поэзию Гринберга, а тем более выдавать ее за «образцы гражданственного и (особенно) религиозного пафоса». Ведь строчки «Бог ваш не умер, а выгорел… дымом и смрадом…», которые Польский бросает против левых «размышлизмов, неуместных в военное время», сам Гринберг направлял против религиозного еврейства, в соответствии с атеистическим духом нацизма 1920-х годов. Кстати, у Гринберга нет ничего про смрад, а метафорой умирания служит выгоревший, чадящий смоляной факел. Смрад придумал Польский. Нетрудно догадаться, что взят смрад из арсенала приемов правоэкстремистской русскоязычной риторики, уделяющей запахам врагов и изменников видное место.
К стандартному, ортодоксальному иудаизму поэзия Гринберга имеет мало отношения. Как и всякая фашистская эстетика, эстетика поэзии Гринберга подчеркнуто антиклерикальная, антииудейская. Муссолини как-то писал, что фашизм – движение религиозное, и дальше развивал идею создания особой фашистской религиозности, культа героев, самопожертвования. Всю эту «религиозность» в большом количестве можно найти у Гринберга. Реки крови, обильно текущие в его стихах, языческие алтари, воспевание жертвенности глубоко чужды общепринятым иудейским религиозным ценностям, где пикуах нефеш – сохранение жизни почитают вышей ценностью, отменяющей даже установленный Господом шаббат. Сам Польский, уверенно толкующий о религиозном пафосе, тоже человек явно нерелигиозный, поскольку посылал свои электронные послания в святой для набожных людей день субботний.
* * *
Я спросил Михаила Польского: «Сад воздвигну из вас /благодатный, желанный, сердечный –/на горячей крови и слезах моих лучших детей» не напоминают ему «Мы смело в бой пойдем за власть Советов/ И как один умрем в борьбе за это…».
Ответ был: «Не напоминает. Сад, о котором речь у Гринберга и `власть Советов` – абсолютно разные вещи». Польский меня не понял. Я-то спрашивал про «как один умрем», а не о садах, которые разные только с точки садовников. Однако, «власть Советов» у Гринберга тоже можно найти. До того, как он примкнул к фашистам и оттолкнул от себя большую часть почитателей, Гринберг был признанным и горячо любимым певцом сионистского рабочего движения. Его стихи появлялись в органах левых партий «Контрас» и «Молодой рабочий». Во время своего увлечения социализмом поэт пишет «Пролетарии Израиля призвали меня стать своим поэтом, отправить мягкость и наслаждение – к черту!». На сайте Дома Корчака этих стихов нет. И хорошо, что нет. Поиски «гражданского и религиозного пафоса» закрывают все другие мрачные, типично фашистские аспекты поэзии Гринберга, — такие, как его крайнее женоненавистничество. «Мои друзья мужчины, в них женственности нет» восклицал Гринберг, или в другом месте «и ненавидел я женщину, с влагалищем, упрямым, как железо».
* * *
Великий Януш Корчак своим жизненным подвигом бросил вызов фашизму, показал пример нравственного и морального сопротивления человеконенавистническим идеям, которые проповедовали Гринберг, Ахимеир (тоже, кстати, небесталанный писатель) или другой классик ивритской литературы — Бердичевский. Вся их самоубийственная риторика, пафос жертвенности, радость умирания за идеалы больше подходят террористам-самоубийцам из Аль-Каиды или Тамильских тигров, чем жизнелюбивой современной израильской молодежи.
Жаль, что фашистский контекст стихов Гринберга пытаются скрыть от современных читателей. Такое знание не повредит красоте стиха, зато очень поможет в понимании его поэзии, стиля и смысла.
В отличие от нынешних подражателей, в оригинальном фашизме действительно были замечательно талантливые творцы – Эзра Паунд, Селин, Юнгер, Маринетти. До 1945 года в мире было достаточно много людей — среди них честные, умные и одаренные — которые с гордостью идентифицировали себя с фашизмом. Именно на хороших и честных, работящих и талантливых людях держались и держатся преступные режимы. Увы, Ури Цви Гринберг всю жизнь верно служил идеалам фашизма, воспевал поэтику самоубийственного самопожертвования, красоту орошенных кровью алтарей, сомнительные идейки «авраамовой расы», «крови и почвы» и прочую фашистскую патетику. Даже Холокост ничему его не научил.
Мне трудно критиковать Польского, потому, что сам я люблю поэзию Гринберга. «Хотим мы или нет, но мы все, даже самые отъявленные его противники, говорим, молим, отчаиваемся, выходим из себя, кричим, смеемся и, в главное, плачем от его стихов. – писал Курцвайль, — Он говорит от нашего имени даже тогда, когда мы не согласны с его словами, когда нас одолевает сильное желание сопротивляться ему, и там есть чему сопротивляться, — но по сути мы сопротивляется себе самим, своей судьбе».
* * *
Чего греха таить, существует среди части русскоязычных репатриантов в Израиле стремление «научить, как родину любить», а еще убеждение, что чем больше экстремистское, тем больше патриотическое и еврейское. Не наша вина, а наша беда, что часто приходим со своим уставом в чужой монастырь, и не только толкуем новую и непривычную для нас жизнь в старых негодных моделях, но еще нахрапом пытаемся навязать свое мнение, свой словарь и модели.
Незначительный, казалось бы, факт. На сайте Дома Корчака, Михаил Польский упорно именует Ури Цви Гринберга «национальным поэтом Израиля». В Израиле принято четкое определение, и национальным поэтом в Израиле принято называть Хаима-Нахмана Бялика, — как Теодора Герцля, например, принято называть провозвестником Еврейского государства. Помню, на тесте по ивриту на вступительных экзаменах в университет был вопрос «Кто национальный поэт Израиля?» и предлагалось четыре опции ответа: Шауль Черняховский, Натан Альтерман, Александр Пэн… Правильно было назвать Бялика, а Гринберга даже не упомянули. Так уж заведено в Израиле, как заведено, что национальный поэт Польши – Мицкевич, Венгрии – Петефи, Украины – Шевченко, а России – Пушкин. И никто не назовет национальным поэтом ни Лермонтова, ни Некрасова, ни Тютчева. Национальный поэт – это не от идеологии, а от творческого, языкового новаторства. Когда поэзия вдруг заговорила с народом, когда из искусственного школярского стиха, поэзия вдруг стала народной, понятной. Наличие литературных премий еще не дает звания «национальный поэт». В Израиле тоже сложился свой эпос, своя терминология, свой словарь, свои модели, которые лучше усвоить, чтоб не выглядеть, как лошадь в посудной лавке. И новации Польского выглядят нелепо. Сказано в Талмуде «Ми ше ба лехадеш, ядо йоцет тахтона» (Кто придет с новациями, мнение того будет снизу, т.е. меньше значения). Это не значит, что еврейство против всяких новаций, а значит, что новации должны опираться на привычное, учитывать здоровый консерватизм общества.
Михаил Польский опубликовал нашу переписку на сайте Дома Корчака под заглавием «Мои ответы на обвинения Михаэля Дорфмана Ури-Цви Гринберга в фашизме» http://www.jerusalem-korczak-home.com/np/np85.html
* * *
Агентства новостей сообщают, что израильские ВМС сняли блокаду Ливанского побережья. Их заменили итальянские корабли, призванные не допустить незаконного ввоза оружие в Ливан. Саркастический оттенок этому сообщению придает почти забытый сегодня факт, что у истоков израильского флота стояли итальянцы. В 1930 году дуче Италии Бенито Муссолини помог создать первые боевые суда еврейского «государства в пути» на базах итальянских ВМС. Я нашел документы об этом, когда занимался историей становления вооруженных сил Еврейского государства. Ничего постыдного в этом факте нет и мне непонятно, почему упоминание об этом недавно вырезали из моей статьи в одной уважаемой еврейской газете. Тем более, что ревизия еврейско-фашистских отношений активно ведется в русско-еврейской и праворадикальной израильской публицистике.
В 1920-30 годы не только в правом, но и в левом сионистском движении многим казалось, что фашизм дает универсальные рецепты для решения мировых проблем. Многие сионисты получили образование в Германии и не избежали тамошних интеллектуальных соблазнов. Расовая теория тогда казалась «научной», а фашизм выдавался за патриотизм высшей пробы. Видный сионист Макс Нордау прославился своей теорией генетической деградации еврейского народа. Нордау и его сторонники видели спасение лишь в осуществлении сионистского проекта и в селекции методами «научной евгеники». Среди еврейских деятелей всех направлений – сионистов, бундистов, евсеков были необыкновенно популярны идеи немецкого Volkeit, питавшего нацизм. Слово непереводимое ни по-английски, ни по-французски хорошо переводится русским «народность» в смысле известного славянофильского лозунга «православие, самодержавие, народность». Причем, если первые два принципа обанкротились, то противостоящая соблазнам «гнилого либерализма» «народность» многим казалась и в Германии и в России панацеей от всех бед. Даже гуманист Мартин Бубер, чьи идеи диалога Михаил Польский презрительно назвал «размышлизмами», прошел через увлечение Volkeit. Только у Бубера идея народности открыла глаза на разнообразие культур, привела его к исследованию иного, к открытию идей хасидизма, к пониманию необходимости диалога. Земляк и ровесник Бубера, Ури-Цви Гринберг так и сохранили идеалы Volkeit на всю жизнь. Погибшая в Освенциме французская писательница Ирен Немировски так до конца жизни надеялась на помощь высокопоставленных фашистских друзей. Писатель Лев Нуссинбаум (Курбан-Саид), выброшенный из нацистской Германии и получивший от ворот поворот, когда пригласивший его для написания официальной биографии Муссолини узнал о его еврейском происхождении, записал накануне смерти в 1942 году: «а все таки мы победим». «Мы» имелось ввиду нацизм.
Продолжение: https://perspecktiva.com/2006/10/11/свиная-ножка-кошерного-фашизма-ч-3-4/
Перспектива 
Обсуждение
Комментариев нет.