«Не хотим, как немцы, наблюдать со стороны»

Ципи Саар, «The Marker», 1.05.2008/

`Жаль, что Гитлер не закончил свою работу!` – прокричал какой-то прохожий в сторону группы `Женщин в черном`, стоящих в своем обычном пикете на одной из улиц Хайфы. Одной из них – 80 лет; она пережила Катастрофу, и на ее руке вытатуирован лагерный номер. `Ты меня не испугаешь, — крикнула она в ответ, — Меня пугали и не такие, как ты!`

Д-р Това Бенски, возглавляющая кафедру изучения поведения человека в Бизнес-Колледж, рассказывает, что этот случай не был из ряда вон выходящим. Женщинам из этой группы, как и участницам мирного движения вообще, часто приходится выслушивать ругательства вроде: `Твоя мать была капо` или `убирайся назад в Польшу`. Это явление послужило одним из толчков, заставивших д-ра Бенски начать исследовать роль женщин, переживших Холокост или второго поколения выживших, в израильском движении за мир.

Она говорит, что, когда она начала интервьюировать активисток мирного движения, расспрашивая их о их чувствах и о причинах, побудивших их к деятельности, первый ответ был: `Мы не готовы стоять в стороне, не видя и не слыша, как это делали немцы`. Одна из женщин сказала: `Что-то делать, быть активной участницей — это моя обязанность, потому что мы подавляем другой народ, и я вижу это, так же, как видели нацисты`. Другая объясняла: `По крайней мере, никто не сможет спросить меня: А что делала ты?` Активистки борьбы с оккупацией не считают, что положение палестинцев на `территориях`, каким бы плохим оно ни было, сравнимо с трагедией евреев в Холокосте; но пережитое их семьями ведет их на борьбу с попранием человеческих прав, какими бы ни были обстоятельства.

`Зависит от пола`

Этому исследованию предшествовали 20 лет исследовательской работы среди женщин-активисток борьбы за мир, говорит Бенски. Она началась в 1985 году, когда была создана организация `Родители против молчания`, которую многие предпочитали называть `Матери против молчания`, и затем продолжалась с `Шалом Ахшав` (`Мир – сегодня`), `Йеш гвуль` (`Есть граница`) и Женской коалицией за мир. `И всегда прослеживалась связь с Холокостом, — говорит она. – так как я сама принадлежу ко второму поколению переживших Холокост, мне это казалось естественным`.

С началом второй интифады Бенски начала исследовать реакцию публики на пикеты `Женщин в черном`. Она пришла к выводу, что реакции сосредоточены в основном на трех темах: половой принадлежности, национальности и сексуальности. (Одним из постоянных ругательств было `подстилки Арафата`.) `Я вдруг поняла что-то, слыша крики о том, что жаль, что Гитлер `не закончил своего дела`. Было совершенно очевидно, что большинство из нас – ашкеназского происхождения. Все это заставило меня пересмотреть собранные на протяжении многих лет материалы`.

К своему удивлению, она поняла, что раньше не замечала, как много среди женщин-активисток мирного движения дочерей переживших Холокост. В интервью самой Бенски, а также в прессе и в таких книгах как `Сестры за мир` под редакцией Хедвы Иссакар, многие из них утверждали, что этот факт их биографии сыграл большую роль в их решении бороться за права палестинцев и против оккупации.

Но почему именно женщины? Где мужчины, которые родились и выросли в семьях переживших Катастрофу? Бельский отвечает: в случае второго поколения выживших в Холокосте большую роль играет пол. Она считает, что реакция женщин – дочерей переживших Катастрофу – депрессивна: чувство вины, сильное чувство общности с переживаниями матери, тогда как реакция мужчин — более агрессивна и выражается в мыслях вроде `нам нужна сильная армия`.

То, что делают эти женщины, добавляет она, является в действительности инверсией представлений о Холокосте, — говорит Бенски. `Эти женщины росли во времена, когда в Израиле Холокост считали чем-то вроде национального позора. Я помню, что я стыдилась своих родителей, потому что они `пошли, как овцы на заклание`. Общим представлением было, что Израиль должен быть сильным и иметь сильную армию, чтобы Холокост не повторился. Примером высказываний израильских лидеров могут служить слова Бегина `Иначе – Треблинка`. Тема Холокоста представляет собой оправдание военной, сосредоточенной на `безопасности`, ментальности.

Но, вопреки тем, кто говорит:`Что вы хотите – чтобы снова был Холокост, чтобы нас сбросили в море?` – эти женщины извлекают из трагедии своих семей универсальное представление о защите прав человека, даже если это – `другой`, — продолжает Бенски. `Их можно разделить на две группы: есть те, родители которых были спасены неевреями – немцами и другими – и поэтому они чувствуют, что, так же, как спасители их родителей, должны действовать и они, чтобы спасти во время кризиса голодающих палестинцев. И есть такие, кто не желает быть оккупантами и не желает позволить властям действовать от своего имени`.

Родители Товы Бенски также пережили Катастрофу. Ее мать, родом из Трансильвании, была в Освенциме; все ее родственники погибли. Ее отец был в трудовом лагере, бежал оттуда и скрывался. Ее семья приехала в Израиль в 1951 и поселилась в Йокнеаме. Она говорит, что семья хранила свое прошлое в глубокой тайне, которую запрещалось обсуждать, и собирала огромные запасы еды. `Мой отец, — говорит она, — умер прежде, чем успел что-либо рассказать. Моя мать начала рассказывать только после его смерти`. О связи истории своей семьи со своим исследованием она говорит: `Я должна еще завершить анализ своих собственных побуждений`.

Она собирается продолжить работу над исследованием и написать книгу о процессах, происходящих в израильском `лагере мира`, `с феминистками или на стороне феминисток; я еще не решила – объясняет она, — потому что не все они – феминистки, или, по крайней мере, не все были таковыми с самого начала`.

Сама она, по ее словам, `была феминисткой с детства: в школьном сочинениии она написала, что хотела бы стать первой женщиной, побывавшей на Луне`.

`Как это люди говорили, что они ничего не знают?`

В доме Дафны Банай, напротив, о Холокосте говорили много. Семья ее матери, Бауэр-Леви, бежала из Берлина в последнюю минуту, в 1939 году. Многие ее родственники погибли. Дафна, активистка `МахсомВотч` и других организаций, рассказывает: `Я была поглощена делом Эйхмана. Мне было тогда 11 лет, и целых два года я не могла ни учиться, ни играть – я была приклеена к транзистору. Я чувствовала себя участницей того, о чем говорили свидетели`.

Как и Банай, Эдна Зарецки-Толедано, заслуженная активистка мирного движения, член городского совета Хайфы от партии ХАДАШ, говорит, что дело Эйхмана, а до этого – совершенно другой процесс, над Кестнером, произвели на нее глубочайшее впечатление. `Я спрашивала себя, как это может быть, что люди утверждали, что они ничего не знали. Как могло быть, что некоторые люди исчезали, а другие ничего не знали и ничего не делали, чтобы предотвратить это. В Израиле было принято во всем обвинять самих жертв, но я думала, что обвинять следует агрессора. Я никогда не считала, что у нас выработался иммунитет. Отсутствие восприимчивости – вот что надо считать признаком зла. Нам необходимо чувство ответственности – мы должны знать,` – говорит Зарецки-Толедано.

Дафна Банай подчеркивает, что `то, что происходило во время Холокоста, несравнимо с тем, что происходит сегодня на оккупированных территориях. То, что происходит здесь – ужасно, но это не Холокост. Но мы погрешим против памяти о Холокосте, если не будем сравнивать процессы, которые привели к тому и другому. Я чувствую, что должна делать что-то для того, чтобы такие вещи не происходили. Просто помнить и бездействовать – это грех. Мы должны учиться на примере Холокоста, прежде всего – учиться узнавать самих себя. Например, на прошлой неделе один солдат угрожал женщине из `МахсомВотч`, что он ее застрелит. Позже она спросила его: `Скажи мне, ты бы правда смог меня застрелить?` Он ответил: `Если бы мне приказали – да, застрелил бы. Я выполняю приказы`.

Банай продолжает: `Другая активистка `МахсомВотч` рассказывала о своей тете, которая подростком попала в Освенцим и работала там швеей. Эта тетя вспоминала, что там был молодой немецкий солдат, время от времени шептавший евреям: `Скоро все это кончится, русские наступают`. Невозможно описать, как это ободряло их. Евреи не знали его имени, и между собой называли его `Мойшеле`. Эта тетя сказала своей племяннице: `Вы там, в `МахсомВотч`, вы все – Мойшеле`.